гаспада! сёдня в 23-35 по культуре очередная нетленка мирового кинематографа
Повар, вор, его жена и её любовник (The Cook, the Thief, His Wife & Her Lover) 1989 Великобритания, Франция
слоган <Lust...Murder...Dessert. Bon Appetit!>
режиссер Питер Гринуэй
сценарий Питер Гринуэй
продюсер Кеес Касандер, Паскаль Доман, Даниэль Тоскан дю Плантье, ...
оператор Саша Вьерни
композитор Майкл Найман
художник Бен ван Ос, Ян Рулфс, Жан-Поль Готье
монтаж Джон Уилсон
жанр драма
Предводитель одной из преступных группировок каждый вечер приходит со своей женой и своими сообщниками во французский ресторан, который является его собственностью. Устав от постоянных издевательств и унижений со стороны мужа, жена находит себе любовника среди посетителей ресторана и занимается с ним любовью с молчаливого согласия повара.
Картина открывается репликой автора: <Этот фильм посвящается всем тем, кого я ненавижу>.
одна из рецензий на кинопоиске:
Анатомический театр Питера Гринуэя
Что можно сказать о фильме, который навсегда перевернул мое представление о том, каким может быть кинематограф и современное искусство вообще?
Питер Гринуэй - изысканный художник и заядлый театрал. Лишь глядя на его киноработы, я могу допустить, что театр еще не умер, что статичный и вычурно-надрывный театр образца XIX века еще может выжить в XXI веке, если выйдет из затхлых пыльных кулис на свет к людям.
Что и предложил нам Гринуэй - Театр Питера Гринуэя. Здесь даже отбивка сцен в виде ресторанного меню отсылает к театральным афишкам.
Его ограниченное в степенях свободы пространство лишь формально напоминает сценическое. На самом деле за этой скованностью безнадежно устаревших театральных рамок чувствуется необозримое по глубине пространство, которое изо всех сил рвется наружу. Лишь один раз эта скрытая пружина выстрелила, когда камера впервые сорвалась с оси ординат, что только подтвердило накал человеческих страстей в финальной сцене.
Та же пружина сидит и в самом названии фильма. До сих пор не возьму в толк, почему этого быдло-людоеда автор назвал Вором. Может, обратившись к библейскому сюжету, стоило назвать его <Хамом>?
Критики находят в фильме много отсылок к дантовым смертным грехам: чревоугодию, подобострастию, унынию, убийству, мести. Возможно. Но погрузив нас по уши в этот смрад, Гринуэй не дает на протяжении всего действа опомниться, чтобы попытаться проанализировать. А если и дает нам аллюзии на дантовы круги Ада, то связывает их не с формой, а с цветом: синие Врата заднего двора, Зеленый Лимб кухни, Белоснежное Преддверие клозета и Кровавый Утробный Ад центрального зала.
Этот багряный цвет Преисподней и все окружающее заливает тем же кровавым цветом. И ленты у офицеров гражданской гвардии на картине Халса залиты кровью, и ленты у людоеда и его приспешников все вымазаны в крови, и прислуга в запекшихся ливреях смахивает на чертей. А огромные сковородки только подтверждают самые пессимистические догадки этой <кухни>.
И понимаешь: <Жизнь - ресторан, а не библиотека>. И в ней нет места ангельским поварятам с такими же ангельскими голосами.
Падение в адские бездны Гринуэй сделал панически ощутимыми на контрасте с белоснежной туалетной комнатой. В которой даже самые черные траурные платья и мантии с кровавым подбоем могут на время очистить человека от его скверны. Даже шпильки туфель здесь искрятся снегом!
Но недолго. Потому что Зверь должен вкусить добычу.
<Какой толк от книг, если их нельзя съесть?> Здесь библейские реминисценции диаметрально отображаются по ту сторону Зла, превращая образ в буквальный смысл: <Ешьте тело мое:>
Роман Джорджины и Библиотекаря нельзя назвать результатом скуки. Разве можно назвать скукой побег от тошнотворных разглагольствований рылоподобного мужа об этикете и о пользе голода для эфиопов, от нескончаемых адских унижений и побоев? От всей этой своры рыгающей гопоты и персонажей оруэлловской Зверофермы.
Разве можно назвать скукой стремление Джорджины хоть на мгновение ощутить себя желанной, вновь почувствовать себя Женщиной, какой бы заранее известный финал ее не ждал? Чтобы хоть на мгновение почувствовать себя в Раю, на алтаре из пожелтевших книг, будто залитых золотом.
Пусть Библиотекарь и не тянет на племенного жеребца, но даже он забыл на время о своей французской революции, чтобы оказаться в святая святых - женском туалете, чтобы вновь почувствовать себя настоящим любимым Мужчиной. И только потом стать чучелом, нафаршированным книгами, и адским причастием в финале.
Так эстетски препарировать всю мразь человеческой натуры может только сам шеф-повар - Гринуэй. Венчает полотно пронизывающая музыка Майкла Наймана. В последних аккордах главной темы партию и вовсе берут пилы, которые, в довершении ко всему, буквально расчленяют мозг на мелкие болезненные куски.
Не для того ли, чтобы стать очередной добычей Люцифера?
история редактирования
[/URL]
