*к бармену подходит мальчик-посыльный*
-Вам просила передать мадмуазель Лиза из дома напротив
*протягивает пакет, в нем книга*
на 195 странице закладка, это Ремарк, "Черный обелиск"
"...предвкушая наслаждение, достаю из ящика стола сигару. Это черная
бразильская.
...сигара хорошая.
Я ищу спички, но, как обычно, коробок куда-то засунули. К счастью, в печке есть еще жар. Я скатываю трубочкой бумажку в десять марок, подношу ее к углям и от нее закуриваю сигару...
...Я бросаю обгоревшую десятимарковую бумажку в печку и встаю. И тут же
слышу, как в доме напротив распахивают окно. Мне незачем смотреть туда, я
отлично знаю, что там происходит. Осторожно наклоняюсь над столом, словно
еще вожусь с пишущей машинкой. При этом искоса заглядываю в ручное
зеркальце, которое пристроил так, чтобы в нем отражалось упомянутое окно.
Как обычно, Лиза, жена мясника Вацека, стоит там в чем мать родила, зевает и
потягивается. Она только сейчас поднялась с постели. Наша уличка старинная,
узкая, Лизу нам отлично видно, а ей - нас, и она это знает. Потому и
становится перед окном.
Вдруг ее большой рот растягивается в улыбку, сверкая зубами, она разражается хохотом и указывает на мое зеркальце. Ее зоркие глаза хищной птицы заметили его. Я злюсь, что пойман с поличным, но делаю
вид, будто ничего не замечаю, и, окружив себя облаком дыма, отхожу в глубь
комнаты. Лиза усмехается.
Я выглядываю в окно, но не смотрю на нее, а притворяюсь, будто киваю кому-то идущему по улице. В довершение посылаю ему
воздушный поцелуй. Лиза попадается на эту удочку. Она высовывается из окна,
чтобы посмотреть, с кем же это я здороваюсь. Но никого нет. Теперь усмехаюсь
я. А она сердито стучит себя пальцем по лбу и исчезает.
Собственно говоря, не известно, зачем я разыгрываю всю эту комедию.
Лиза, что называется, "роскошная женщина", и я знаю многих, кто охотно
платил бы по нескольку миллионов за то, чтобы наслаждаться каждое утро
подобным зрелищем. Я тоже наслаждаюсь, но все же меня злит, что эта ленивая
жаба, вылезающая из постели только в полдень, так бесстыдно уверена в своих
чарах. Ей и в голову не приходит, что не всякий сто же минуту возжаждет
переспать с ней. Притом ей, в сущности, это довольно безразлично.
Лиза продолжает стоять у окна, у нее черная челка, подстриженная, как у пони,
дерзко вздернутый нос, и она поводит грудями, словно изваянными из
первоклассного каррарского мрамора, точно какая-нибудь тетка, помахивающая
погремушками перед младенцем. Будь у нее вместо груди два воздушных шара,
она так же весело выставила бы их напоказ. Но Лиза голая, и поэтому она
выставляет не шары, а груди, ей все равно.
Просто-напросто она радуется, что
живет на свете и что все мужчины непременно должны сходить по ней с ума.
Затем она об этом забывает и набрасывается прожорливым ртом на завтрак. Атем временем мясник Вацек устало приканчивает несколько старых извозчичьих
кляч.
Лиза появляется снова. Она налепила себе усы и в восторге от столь
блистательной выдумки. Она по-военному отдает честь, и я готов допустить,
что ее бесстыдство предназначается старику Кнопфу, фельдфебелю в отставке,
проживающему поблизости, но потом вспоминаю, что в спальне Кнопфа только
одно окно и оно выходит во двор. А Лиза достаточно хитра и понимает, что из
соседних домов ее не видно...
... Лиза делает неприличный жест и захлопывает свое окно.
Ежедневное искушение Святого Антония еще раз преодолено..."
*мальчик не уходит, он чего то ждет*
