Негры
Врач Марина Ивановна Захарова пришла на подстанцию три года назад. Всей своей внешностью: ростом, синими глазами, певучим грудным голосом и не меркнувшим румянцем напоминала она дымковскую игрушку. Пепельную косу Марина после окончания института укоротила до лопаток и заплетала ее аж от самого темечка. С Женей Соболевой, которая всего месяц как распределилась на подстанцию, они составили удивительную бригаду. Каждый их приезд отмечался сакраментальным вопросом: "Вас специально подбирали таких красивых? Да?" Они поначалу смущались, а потом, принимали как должное и даже кокетничали. Женька, этакий курносый золотоволосый звоночек, ростом под метр шестьдесят, никогда не унывала. Со степенной и спокойной Мариной они быстро сдружились, особенно после их первого совместного дежурства. Сразу после стажировки на спецах, Женьку поставили в бригаду к доктору Захаровой, и вечером им дали вызов в гостиницу с поводом "боль в животе, теряет сознание". Повод куда как серьезный! Поэтому, не мешкая, они выехали, и в гостинице Марина облегченно вздохнула, у мужичка оказалась прободная язва. Штука слава богу не смертельная, но очень неприятная. Главная неприятность заключалась в том, что нельзя обезболивать, а оставить так тоже жалко. Боль невероятная, как ножом в живот. Марина, не желая мучить больного, приказала Женьке быстро прислать водителя с носилками и найти еще двух "негров" в качестве рабсилы, чтобы донести до машины. Женька сорвалась с места, проскочила по коридору, спустилась до первого этажа по лестнице, отмечая, что лестничные пролеты узкие и с носилками будет идти трудно, выбежала на улицу и передала водителю приказ Марины. А сама вернулась в холл к администратору: - У вас негры есть?- спросила она серьезно. Администратор, немного удивившись, ответила: - Да, в номерах 1156 и 1164 проживают два африканца- ученые, участники конгресса мелиораторов из Мали и Нигерии. - А они понимают по русски?- притопывая от нетерпения , спросила Женька. - Кажется, да, но у нас, на всякий случай, есть переводчик, - ответила администратор. - Давайте, - сказала Женька, - важное дело! Администратор вызвала переводчицу и они все вместе пошли в номера африканских мелиораторов. Зайдя , сначала в один, а затем и в другой номер, Женька выпалила, что ей срочно нужны два негра! Переводчица, слегка смутившись, перевела: - Врач говорит, что ей срочно нужны для помощи два африканца, не могли бы вы помочь? Африканцы, обалдев от Женькиного напора и от самой Женьки, согласно закивали головами, они были готовы на все, и, затянув пояса банных халатов, потопали за ней, шлепая задниками. Марина, сидя в номере за столом, описывала карточку. Когда она подняла глаза, то увидела перед собой двух чернокожих и чуть не свалилась со стула. И без того большие глаза ее превратились в плошки. - Кто это? - спросила она. - Негры, - ни в чем не бывало ответила Женька, - я их нашла. Мелиораторы влюбленными глазами глядели на обеих. Едва не упавшая вторично Марина, поднялась, и сказала: - Ну пусть берут носилки и несут к машине. Окончательно обалдевшая от такой наглости переводчица сообщила мелиораторам, что врач велит взять носилки с телом и нести за ней. Негры послушно ухватились за ручки носилок, водитель, стоявший рядом, даже не пошевелился, и понесли. Они не произнесли ни слова, а болеющему мужичку, как в последствии выяснилось тоже мелиоратору, было абсолютно до звезды, кто его несет. От боли и так чернело в глазах. В машине погрузив носилки, Марина и Женя хором сказали СЕНЬКЬЮ, на что мелиораторы ответили по-русски: "Не за что", А один спросил у переводчика: - А что случилось с академиком Нигматулиным? Ведь завтра у него четыре доклада на конгрессе? - Заболел, - ответила переводчица. Когда раф отъехал от гостиницы, водитель и Марина хором захохотали, водитель даже остановился. Женька недоумевающе смотрела на них через переборку в салоне. - Вы чего? - Ну уделала, так уделала, - хохотал водитель. - Вот это я понимаю.! Женька крутила головой. - Да в чем дело? Что вы смеетесь? Я что-то не так сделала? - Да нет, все нормально, - сквозь слезы отвечала Марина, - это я виновата! Женечка, на скоропомощном языке "негр" - означает просто мужчина для переноски носилок. Любой! Поняла? - и она опять захохотала. Женька смутилась, а потом тоже расхохоталась, у этих негров были такие странные лица, когда их привели в номер больного. Академик Нигматулин с носилок, кряхтя, подал голос: - Вы мне-то хоть скажете, над чем так смеетесь? Даже вроде бы полегче стало!
Склероз
Воскресенье. Зима. За окном морозное утро. Заиндевевшие лобовые стекла скоропомощных рафиков. Длиннющие сосульки свисают по углам старенькой двухэтажной подстанции. В тамбуре скукожившись лежит дворовая Жулька. В помещение ее не пускают, а на улице холодно. Вот она и примостилась на тряпочке, стараясь не мешать, ходящим туда-сюда медикам и водителям. В диспетчерской над электрокамином стоит, раскинув полы черной суконной шинели, фельдшер Дорофеев и отогревается. Печка в его рафике греет еле-еле, поэтому, после путешествия на Соколиную гору он ворвался в нагретую диспетчерскую и встал, ловя потоки теплого воздуха. Диспетчера: Ира и Светочка пустили его на несколько минут. Они вообще не любят, когда кто-нибудь, кроме них ходит тут. Но Светочка пустила Дорофеева, а Ирина, махнула рукой. Через несколько минут хлопнула входная дверь, раздался собачий визг и ругань: <Тьфу на тебя! Разлеглась тут!> На подстанцию ввалился доктор Назаров, толстый, неуклюжий в овчином полушубке, поверх которого он мечтал натянуть халат, чтобы не раздеваться на вызове. Эту моду Назаров увидел в фильме <Путевка в жизнь> и всякий раз, идя за свежим халатом к сестре-хозяйке, просил себе самый большой размер. Но, увы. Таких не было. Светочка принимала вызов, и, подняв глазки на Дорофеева, сказала: - Володя, поедешь к Басе Матвеевне. Она опять вызывает. Ирина сидела у окна перед маленьким журнальным столиком за которым обычно диспетчера пили чай, и, глядя в настольное зеркало, красила губы. Стараясь не закрывать рта, она сказала: - Чера к ней шесть раз ездили... Ты сеодня перый. Дорофеев знал Басю Матвеевну. Все ее знали даже на соседних подстанциях. Ну кто не знает Басю Матвеевну? Жила она на последнем этаже в пятиэтажной хрущебе на Белозерской улице. Адрес ее был накрепко вбит в память каждого работника подстанции. Только новому водителю надо было говорить куда ехать, обычно же, садясь в кабину, кидаешь небрежно: <К Басе Матвеевне>, как в старой Москве седок кидал вознице <К Славянскому базару!>. И все. Доктор Назаров по плечи всунулся в окошко диспетчерской. Привелегии греться внутри у него не было. - Кто едет к Басе? - спросил он, уловив край реплики Ирины. -Я, - отозвался Дорофеев. -Запасись аминазином, возьми реланиума по-больше, димедрола и пипольфена. Дорофеев пожал плечами. - У меня свой метод, - и показал стограммовый флакон с липким дегтярно-черным экстрактом валерианы.- Десять капель на сахаре - сильнее седуксена! - Басе твоя валерьянка, что мертвому припарки! - резюмировал Назаров и вылез обратно. Дорофеев взял карточку, и пошел за водителем. На подстанции было тихо. Бригады сменяли друг друга, машины въезжали и выезжали, хлопали двери. Чаю выпить было некогда. В коридоре, ведущем в водительское крыло, он столкнулся с бригадиром, тот был раздражен и красен. - Забирай своего Чикина к чертовой матери! А то я его убъю, - прорычал он с тихой яростью. - А в чем дело? - удивился Дорофеев. - Черт криволапый. Что б ему столько жрачки в глотку напихали! Ну кто его просил, идиота? Дорофеев начал понимать, что речь идет об аквариуме. Бригадир Лева Гинтер был фанатом-аквариумистом. Все знали это, поэтому, только избранные могли подойти к огромному столитровому аквариуму, что стоял в большой водительской кухне и посыпать малую щепотку сухого корма , следуя строгим инструкциям Гинтера. - Полмайонезной банки вбухал! Ну не урод? - Гинтер начал остывать. Дорофеев поспешил за Чикиным. Тот стоял в белом вохровском тулупе, в такой же форменной ушанке, валенках посреди комнаты отдыха у бильярдного стола и разглядывал кий, соображая, сыграть или не сыграть? Дорофеев от двери махнул ему карточкой: - Поехали, Сергеич! К Басе Матвеевне. Чикин бросил кий и потопал за Дорофеевым. В кабине он рявкнул стартером, и спросил: - Куда? Дорофеев, не удивляясь, повторил: - К Басе Матвеевне. Преодолевая сопротивление тулупа, Чикин крутил рулем, изредка он придерживал руль животом и, сделав пальцы граблями совал их к жиденькой струйке теплого воздуха, идущей вдоль лобового стекла. Ледяной штырь бил Дорофееву в бравый бок из- под плохо прикрытой двери, изгибался по профилю крыла и старательно омывал его ботинки. Минут через десять их Рафик тормознул у подъезда знакомой хрущебы. Дорофеев, выхватил из салона заледеневший ящик и бросился в теплый подъезд. Забежав на третий этаж, он подошел к окну и заглянул во двор. Он увидел как подлый Чикин заглушил мотор и тоже пошел в подъезд - греться. <Ну, зараза>- подумал Дорофеев. Одно огорчало, у Баси Матвеевны не посидишь. Он подошел к знакомой оббитой дермантином с двух сторон двери и позвонил. Минут через пять, после третьего звонка через дверь послышалось тихое шуршание, звякнула цепочка, щелкнул замок. - Кто там?- раздался дребезжащий голос. - Скорая! Вызывали? - откликнулся Дорофеев. Дверь распахнулась и его окатила волна до тошноты знакомых запахов немытого тела, прелого белья, нафталина и мочи. Стараясь дышать ртом, подлый нос, упрямо забивавшийся на морозе, в тепле оттаивал и начинал нюхать, Дорофеев проскользнул мимо белого привидения в ночной рубашке, держащегося за ободранную стенку коридора. Войдя в комнату он с ненавистью уставился на новенький кнопочный телефонный аппарат, который лежал в кровати в ворохе одеяла. На оперативный простор комнаты выплыла тщедушная седая старушка в линялой ночнушке, с растрепаными седыми волосами. Три сохранившиеся зуба ее, заходя друг за друга, торчали из закрытого рта, как у бабы Яги. Она подплыла к разобранной постели и, постояв мгновение, кувыркнулась в продавленный матрац, натянула на себя тонкое одеяло в сером засаленом пододеяльнике и принялась шарить рукой под подушкой, откуда извлекла вставные зубы, с сухим костяным щелканьем, напоминавшим передергивание затвора, вставила их в рот и сказала: - Доктор, мне плохо. Стоявший все это время молча, Дорофеев, огляделся, стянул шинель и брезгливо положил на отставленный от стола, по которому в это время пробегало стадо тараканов, стул, сверху ушанку с кокардой СМП и, присев на знакомую табуретку <для посетителя>. Начал осматривать старушку. Он вполне мог бы этого не делать. Последний раз он точно также сидел на этой самой табуретке позавчера, и точно также лежала его шинелька, и точно также Бася Матвеевна Раввич объявляла <мне плохо!>. Однажды доктор Паша Евстигнеев на эту реплику пробурчал: < А кому сейчас хорошо?> Бася Матвеевна уставилась на него выцветшими глазами и сказала убежденно: <Мне хуже всех!> А Паша вздохнул и велел сделать ей <Новый димедрол> и <три мушкетера>. Насчет <трех мушкетеров> Дорофеев не возражал, это обычная тройчатка : АНАЛЬГИН, ДИМЕДРОЛ, ПАПАВЕРИН, а вот насчет <Нового димедрола> его брало сомнение. Но слово доктора - закон. Пререкаться на вызове нельзя. Он поднял вопрошающие глаза на Пашу, но тот твердо кивнул головой и подтвердил: <Делай>. Пашино изобретение - <Новый Димедрол> был адской смесью из аминазина, пипольфена и димедрола, где последнему была отведена незначительная часть. На других подстанциях этот коктейль проходил под названиями ВЫРУБИДОЛ и НЕОСОН. После того вызова к ней не ездили три дня, а Бася Матвеевна, встречая бригаду, говорила: <Мне нельзя делать НОВЫЙ ДИМЕДРОЛ>. Ну еще бы, она проснулась на третий день голодная и ослабевшая. А какой-то балбес, приехавший через полчаса с другой подстанции, брякнул: <Это у вас от нового димедрола!>. Дорофеев осмотрел Басю Матвеевну, проверил рефлексы, послушал сердце и легкие, пощупал живот и слегка увеличенную печень, выслушал перистальтику в кишечнике. Померил давление, <немного сниженое>. Все нормально. На вопрос : < Что вас беспокоит?> Бася Матвеевна ответила: < Сильно шумит в голове.> Боже мой! Еще бы не шуметь? Ей шел девятый десяток! Она жила одна и ее навещала какая-то незнакомая женщина, которая за полпенсии Баси Матвеевны готовила и убирала, она приходила раз в два дня, и никто из скорой не видел ее. Мало того, сама Бася Матвеевна, была убеждена, что к ней никто не ходит, и раз в неделю выползала из подъезда в магазин. Дорофеев спросил, глядя на одиноко лежавшие в блюдце ампулы из под анальгина и папаверина: - У вас когда была скорая? - Вчера, - уверенно ответила Бася Матвеевна. - А сколько раз? - Один, - в той же уверенной интонации отвечала старушка. Дорофеев с сомнением поглядел в белесые зрачки. - Поставьте мне укол. - сказала Бася Матвеевна и добавила:- Мне нельзя новый димедрол. Дорофеев, не переворачивая старушки, представил худую обтянутую пергаментной кожей попку, с многочисленными следами инъекций, и ему не захотелось колоть. Он поднял со стула шинель, извлек флакон с валерианой и со слабой надеждой быть понятым, наклонился над Басей Матвеевной. - У вас давление пониженое! Укол делать не надо.- Он налил щедрой рукой в медицинскую мензурку, стоявшую на столе, тридцать грамм концентрата, и протянул Басе. Та подозрительно уставилась на напиток. - Мне надо поставить укол, - упрямо сказала она. - Потом, - сказал Дорофеев, - а сначала выпейте лекарство. Бася Матвеевна продолжала подозрительно смотреть на мензурку с черной жидкостью, потом взяла ее и поднесла ко рту. - Зачем мне валерьянка?!- возмущенно сказала она. - Я не сумасшедшая! Дорофеев взматерился в уме. - Пейте, Бася Матвеевна. Это не только валериана, это сложный состав от шума в голове. - Что вы мне даете какую-то гадость? - возмутилась Бася Матвеевна.- Поставьте укол и дело с концом. - Не буду я ничего ставить!- ответил Дорофеев, - но тут же нашелся:- Пока лекарство не выпьете! Бася Матвеевна, в неудержимом желании получить наконец долгожданный укол, хлопнула тридцать грамм спиртовой тинктуры и понюхала немытый палец с черным чуть-чуть загнутым ногтем. Потом перевернулась на живот и задрала ночнушку. Другого белья, как и подозревал Дорофеев, на ней не было. Он набрал в шприц два кубика физраствора, помыл верхний наружный квадрат полупопия спиртовым тампоном и ввел внутримышечно означенный физраствор. Посеревший тампон он бросил в блюдце к ампулам. - Мне надо позвонить. - сказал он. Бася Матвеевна раскопала в одеяле новенький телефонный аппарат и протянула Дорофееву. Тот собрался переставить его на стол, но Бася вцепилась в корпус. - Не надо! Звоните так, я подержу. Дорофеев знал, что в руки скорой телефонный аппарат Бася Матвеевна перестала давать после того, как Серега Севастьянов <случайно> локтем скинул на пол ее старый черный телефон с чугунной трубкой. Аппарат смачно хряпнулся об паркет и брызнул в разные стороны пластмассовыми осколками, а из его нутра вывалились разные детальки. Через день Бася вызвала опять, а на ее столе красовался новый телефон модели <чебурашка>. Через некоторое время Стас Новиков <запутавшись> ногами в телефонном проводе вырвал его из аппарата к чертовой матери, правда уже после того, как отзвонился. Потом телефонные аппараты падали еще несколько раз, и Бася Матвеевна, поняв, что скорой фатально не везет в обращении со средствами связи, теперь давала звонить только из своих рук. Дорофеев дозвонился до подстанции и получил приказ возвращаться. Бася Матвеевна потащилась за ним запирать дверь. Дорофеев вышел на лестничную площадку и вдохнул полной грудью насыщенный сигаретным дымом воздух. Кто-то только что курил тут. Все же это было гораздо приятнее чем ароматы Басиной квартиры. По часам Дорофеева выходило, что на вызове он провел двадцать минут. Подлый Чикин наверняка все это время проторчал в подъезде, и ему опять придется сидеть в промерзшей машине. К удивлению Дорофеева, Чикин сидел в кабине и кочегарил, было относительно тепло, и Дорофеев, заткнув дыру в двери полами шинели, сказал: - Домой. Войдя, в диспетчерскую, он только выдохнул: - Ну, Бася! А Светочка протянула ему карточку и сказала: - Она опять вызывает. Это - повтор. Езжай. На это раз, заведенный ворчанием Чикина, Дорофеев, вошел в комнату Баси Матвеевны, поставил ящик на стол и, глядя на проплывающую к кровати старушку, хотел было возмутиться. Но Бася Матвеевна, упав в очередной раз в кровать, сказала: - Доктор, мне плохо, поставьте укол. Дорофеев подозрительно глянул на нее. - А когда у вас была скорая? - Вчера. - твердо ответила Бася Матвеевна. - А сегодня? - Не было, - глядя белесыми зрачками на Дорофеева, отвечала Бася Матвеевна. Дорофееву стало тревожно. Он снова внимательно осмотрел старушку. Давление не изменилось. Рефлексы те же. Валерьяна протекла через кишечник словно вода. На этот раз без укола ему не обойтись. Прекрасно понимая, что окаменевшие сосуды Баси Матвеевны не воспримут никаких препаратов способствующих расширению либо сужению, кроме тех, которые усыпят ее. Дорофеев задумчиво перебрал ампулы в кассете ящика, касаясь пальцами. Очень ему не хотелось делать жесткие аминазин и пипольфен. Он взял пару коричневых ампул седуксена и, добавив к ним еще пару димедрола, набрал все это в один шприц и вкатил в услужливо подставленную ягодицу. Довольная Бася Матвеевна, второй раз проводила Дорофеева до двери, и второй раз он выдохнул все тошнотворные запахи на лестничной площадке. На этот раз он уезжал на вызов. Он успел полечить женщину с высоким давлением, пообедать, и вернувшись на подстанцию спустя 4 часа от последнего визита к Басе Матвеевне, вновь получил вызов к ней же. Негодованию Дорофеева не было предела. Глядя на его словоизлияния и жестикуляции, диспетчер Ирина поправила: - Не в третий раз, а в пятый! После тебя там уже были Назаров и Вася Котов по-очереди. Котов, входящий в кухню, где происходил диалог, спросил: - Снова к Басе?! Дорофеев подтвердил. -Это невозможно. - Почему? Котов уклонился от объяснений. - Ну невозможно, я знаю. - А когда Ирина вышла, наклонился к уху Дорофеева и прошептал: - я ей телефонный провод перекусил. - И показал маникюрные щипчики. - Бздынь, и все. Как же она опять вызвала? - А что ты ей сделал? - Ну так, пару димедрола и реланиум. - А Назаров? - Не знаю, он ампул не оставил. Пойду гляну в карточке, - Дорофеев пошагал к диспетчерской. Ирина открыла было рот, чтобы поругаться, насчет задержки вызова, но Дорофеев ее успокоил: - Мне только поглядеть, что сделал Басе Назаров. В карточке корявым назаровским почерком было написано: - аминазина 2 мл. Внутримышечно. Счет открыт. И после этого Бася Матвеевна вызвала Котова, а после Котовских препаратов, снова Дорофеева. На это раз Дорофеев стоял у двери Баси Матвеевны минут десять. Он несколько раз надавливал на пупочку звонка, истошный дребезг резал квартирную тишину, однако больше никаких шумов не раздавалось. Похоже было, что Котовское лечение подействовало, наконец. Дорофеев представил, как, собирая крошки усыпающего сознания, Бася Матвеевна надавила заветные кнопочки <0> и <3>, и слабеющим голоском продиктовала адрес медэвакуатору, а затем отключилась в изнеможении. Он уже, торжествуя, собирался позвонить в соседнюю квартиру, чтобы отзвониться, о том, что <вызов ложный>, как замок Басиной двери щелкнул и на пороге, повиснув на дверной ручке предстала сама хозяйка квартиры, по прежнему в ночной рубашке. Дорофеев чертыхнулся, набрал побольше чистого воздуха в грудь и нырнул в Басины миазмы. Бася Матвеевна Раввич восьмидесяти девяти лет, шатаясь, как ковыль под степным ветром, двинулась мелкими шажками вдоль стенки следом за Дорофеевым. Глаза ее теперь были полуприкрыты веками, и было заметно то усилие, с которым она складывала губы, чтобы произнести заветную фразу на протяжении трех минут: <Доктор..... мне... плохо... ПОСТАВЬТЕ МНЕ: УКОЛ!> В кровать она рухнула и, не дожидаясь, пока Дорофеев хотя бы помериет давление, перевернулась на живот. Фельдшера Дорофеева на такие приемы не купишь. Видя, что Бася лежит глазами к полу, он внимательно осмотрел телефонный провод, прибитый к стене и косяку двери и обнаружил перекушенное Котовым место. Как же она вызвала? Для решения этой загадки Дорофееву нужен был телефон, он склонился над старушкой и попытался взять телефонный аппарат. Не тут-то было! Из одеяльных складок торчали крючковатые пальцы, цепко держащие корпус аппарата. Тогда он поднял трубку и прижал к уху. Ровный гудок известил Дорофеева, что Вася Котов перекусил НЕ ТОТ провод. Он еще раз осмотрел проводку и с ужасом обнаружил, что от входной двери в комнату шли ЧЕТЫРЕ телефонных провода разными путями. Кажется, Бася тщательно готовилась к боевым действиям с бригадами скорой. Володя с надеждой поглядел на растекшееся по подушке морщинистое лицо Баси Матвеевны, но та не открывая глаз снова произнесла: - Доктор, ну когда вы мне поставите укол? Дорофеева это <ПОСТАВИТЕ> вывело из себя. - Ставят банки! - прорычал он, набирая аминазин с пипольфеном не дрогнувшей рукой, - Уколы делают. - Ну так делайте скорее! Ощутив долгожданный впрыск в мышцы ягодицы, Бася Матвеевна, перевернулась на спину и натянула по самые ноздри одеяло. Потом, вспомнив, она выставила наружу тонкие анемичные губы и спросила: - А вы мне не дали НОВЫЙ ДИМЕДРОЛ? Мне его нельзя. Я от него сплю. Дорофеев вскинул брови и сказал: - Нет, это старый...- и пробормотал вполголоса - Аминазин.- Он в уме пересчитал полученные за день Басей дозы успокаивающих и вырубающих препаратов. На высшую суточную уже дотягивало, а вот до летальной было еще далеко. Он отзвонился и уехал на новый вызов. На подстанции открывались вечерние бригады, но вызовы непрерывно подсыпали, поэтому отдыхать было некогда. Ему повезло. Он нарвался на мощнейший инфаркт с отеком легких. Успешно полечил его, дождался кардиореанимационную бригаду, счастливый от собственного умения гордо передал ей уже вполне сохранного дедушку, который с ужасом вспоминал дикую боль в груди, и поехал на подстанцию. Арсенал его медикаментов и шприцев был истощен. К вечеру мороз ослабел. Жулька, бешено гавкая, носилась по сугробам в палисаднике подстанции, припадала на передние лапы и приглашала поиграть! Во дворе стояло несколько машин, и Дорофеев мечтательно представил, как сейчас припадет к чашке горячего чая. Чикин же подсчитывал сколько оставалось до конца смены. На подстанции бригадир Лева Гинтер в который раз рассказывал желающим, как Чикин чуть не погубил его любимых огненных барбусов и меченосцев, всыпав им полмайонезной банки сухого корма. Чикин, услышав, как ему перемалывают кости, пробубнил: <Да я хотел чуть-чуть только...>. Дорофеев понял, что ленивый Чикин, вместо того чтобы двумя пальцами цапнуть щепотку, потряс над аквариумом целой банкой, и порядочный кусок слежавшихся циклопов и дафний упал в воду. Он не стал дальше вслушиваться в вялую перебранку водителей, а пошел к диспетчерской, чтобы доложиться о приезде. У диспетчерской на него налетел неугомонный Котов. - Ну? Как она вызвала? - По телефону, Вася, по телефону, - проговорил Дорофеев. - Ты не поверишь, но у нее телефонная линия продублирована четыре раза. У Котова округлились глаза. - Ни. Фига. Себе! Ну бабка дает! - Видать, ты не первый, - похлопал Котова по плечу Дорофеев и ушел на кухню. В двенадцать ночи, они снова встретились. Дорофеев сидел на кухне и потреблял творожную массу <особая>, запивая ее ядреным суточным кефиром. Торжествующий Котов подошел к столу и сказал, сверкая глазами от тихого восторга: - ПИСЕЦ! Это был последний вызов к БАСЕ. Дня три будет тишина! Дорофеев проглотил кефир с творогом и хлебом, и спросил: - Ну и как? В ответ Котов извлек из кармана шинели телефонистскую трубку с номерным диском и разноцветными проводками, концы которых венчали две тонкие иглы. Об этой штуке Дорофеев знал. Вася всегда носил ее с собой, он мог отзвонится повсюду, где есть телефонные провода. Он входил в подъезд любого дома и, открыв распределительный шкафчик, находил провод, втыкал иголочки и набирал нужный номер. Котов , положив свое орудие на стол, снова залез в карман и достал здоровенный моток двужильного телефонного провода. - Во, - сказал он, - вся ее линия с пятого этажа до первого! Дорофеев подавился кефиром. Это было круто! Как рассказал Котов, Бася Матвеевна через час после Дорофеева вызвала опять. На это раз вызов достался новенькому фельдшеру, вышедшему в ночь, но азартный Котов буквально вырвал из рук удивленного салаги этот вызов. Басю он ждал у двери уже полчаса, за это время он старательно вызванивал телефонные пары в шкафчике у ее квартиры. В этот момент дверь открылась и на пороге легла неуемная старушка. Вася на руках перенес ее в кровать, слушая тихий лепет насчет <поставьте мне укол>. Он отзвонился и дождавшись коротких гудков, положил трубку рядом с аппаратом. Бася Матвеевна уже не могла пошевелить ничем. Котов вышел из квартиры, вновь залез в распределительный шкаф, нашел телефонную пару с короткими гудками и решительно перекусил ее. Провод юкнул в глубокую трубу. На первом этаже, Вася открыл точно такой же шкаф, найдя свободный провод, вытянул его, наматывая на руку, и перекусил и тут. Сегодняшний счет БАСИ МАТВЕЕВНЫ составил шесть вызовов за двенадцать часов. Трое суток на подстанции никто не навещал несчастную старушку. А потом все завертелось по новой. Каждый день огромные дозы снотворных. Кусаные провода. Петиции в районную поликлинику. В конце концов, налитая снотворными препаратами и аминазином под самую макушку Бася Матвеевна, оступилась на лестнице, спускаясь со своего пятого этажа. В межмаршевом пролете ее нашла соседка, и доктор Назаров отвез Басю в больницу с переломом шейки бедра и сотрясением мозга. А там через полгода она скончалась от пневмонии. Так закончилась эта, одна из многих тяжелых битв между одиноким старым больным человеком и скорой. А сколько их еще?!
Матюхин
(быль, рассказанная фельдшером :той подстанции)
Я не успел познакомиться с доктором Матюхиным, но видел его. В апреле 80-го я пришел работать на скорую, и в том же месяце он вышел на пенсию. А историю эту мне рассказали намного позже. Как многие мужчины маленького роста, а Сергей Иванович Матюхин был не выше метра шестидесяти, он был чрезвычайно самолюбив и амбициозен. Любимое его выражение: я - врач! А вы - фельдшер. Вроде - всяк сверчок, знай свой шесток. Среди ста шестидесяти работников на подстанции были два друга-фельдшера Купцов и Короедов, которых за глаза называли "Двое из ларца". Матюхин работал на скорой еще с 60-х, а Двое из ларца пришли в конце 70-х после демобилизации. Оба под два метра ростом. В тот день произошло невероятное - бригада сложилась волею старшего фельдшера - Матюхин и двое из ларца. Три мужика, а с водителем - четыре! В течение дня в бригаде зрел конфликт. Все чаще раздавалось Матюхинское: - Я - врач! А вы - фельдшера! Делайте, как я сказал! Двое из ларца, которым амбиции Матюхина типа "замесить и нарубить!" уже в печенках засели, мечтали только об одном, дождаться вечера и разлететься по другим бригадам. Однако, в шесть вечера один другому трагически сообщил, - "до утра". У доктора Матюхина была еще одна скверная особенность - двигательный невроз. Сидя на стуле он постоянно подпрыгивал, перебирал руками пуговицы на халате, чесал нос, причесывался, смотрел на часы, сплевывал, шмыгал носом, хмыкал, подмигивал и, обращаясь к собеседнику, тыкал ему пальцем в грудь. Весь день Купцов и Короедов мечтали завалить к бочке с квасом, однако мерзкий Матюхин отрезал: - Не положено! Ребятам ничего не оставалось, как терпеть до конца дежурства. В четыре утра, пришел вызов - "белая горячка" с большущим знаком вопроса. Оно, может, кому-нибудь покажется странным, но если звонят на 03, то и выезжает обычная бригада скорой, а потом уже на себя вызывает психиатров. Диспетчер, не долго думая, поднимает бригаду Матюхина. На вызове перепуганная женщина и небритый мужик, гонявшийся за ней с ножкой от стола. К приезду скорой, мужик успокоился и принялся доставать из рта что-то длинное, похожее на проволоку, сам себе задавая вопросы и отвечая на них. Не долго думая, Матюхин, почесался, дернул плечом, шумно выдохнул через нос и тоже залез в рот. Мужик в горячке почуял в докторе своего и доверительно спросил: - Ты их тоже видишь? -Кого? - спросил Матюхин, пока двое из ларца примеривались, как мужика вязать. -Червяков.- ответил мужик, доставая очередного изо рта -Конечно, вижу. Женщина тем временем с ужасом смотрела на шмыгающего Матюхина, сопоставляя его с мужем. Матюхин крепко почесал голову, подошел к столу, стукнул кулаком и сказал: - Надо ехать в больницу. Мужик согласно покивал: надо, надо. И без всяких проблем, побрел к машине, по пути смахивая с тебя тараканов и отплевываясь червяками. В машине Матюхин усадил больного в салон рафика, туда же сели двое из ларца, а сам устроился рядом с водителем, показывать дорогу в психоприемник ?7 на Потешной улице. Садясь, он дал указание фельдшерам: - Сопроводительный лист оформите!- Сопроводиловки, которые в те времена валялись везде и в кухне вместо подкладки под горячий чайник, и в туалете, и в водительской для записи счета при игре в домино, словом самая распространенная бумажка, лежали во всех карманах.. Неизвестно, кто это сделал, ясно только, что один из них написал одну на больного, а вторую на доктора, в примечании которой добавил, "самовольно сел в машину, выдает себя за врача". В приемное отделении Матюхин вбежал, потрогал журналы, несколько раз хлопнул дверью и налетел на дежурную медсестру: - Где врач? Мы больного привезли. Купцов с Короедовым, придерживая под руки мужика в горячке, положили обе сопроводиловки на стол, а Матюхин помчался по коридору выкрикивая - " Где врач?" Наконец нашелся одуревший от бессонной ночи, сверкающий исцарапаной лысиной психиатр. Он подошел к столу и наткнувшись на две сопроводиловки, взял верхнюю, прочитал и спросил, зевая: - Матюхин кто?- он вопрошающе поглядел на двух из ларца. Влетевший в смотровой кабинет следом за психиатром и успевший проверить все комнаты, Матюхин плечом саданул шкаф и, нанося по дверце удар кулаком, сказал: - Я! - И давно он с вами? - спросил психиатр, обращаясь к стоящим фельдшерам. - С утра. Матюхин, не придавший значения этому диалогу, поскреб затылок, а потом, тыкая пальцем в грудь психиатра, сказал: - Мы больного привезли. Белая горячка. Психиатр поглядел на Матюхина и, держа его сопроводиловку в руках, вышел. Спустя пару минут, в смотровую вошли два брата - санитара, которые спросили: - Кто Матюхин? -Я - Матюхин. - Пошли. - Пошли, - согласился Матюхин. Но на всякий случай добавил, - Я - врач! - Мы знаем, - ответили братья, и доктор, успокоившись, пошел с ними. Они ловко вытряхнули Матюхина из одежды, оставив в одних трусах, потом также ловко напялили на него пижамку и завели в отделение, где в палатах без дверей и с решетками на окнах обреталось еще с полсотни больных. Вот тут Матюхин понял, что попал. Он рванулся к двери, но не тут-то было. Открывалась она только специальным ключом. Доктор поскребся, поорал, что он - врач.Ему ответили, что это всем известно и, в конце концов, когда ему впрыснули в ягодицу аминазину, он успокоился. А двое из ларца тем временем сдали мужика в горячке, спокойно доработали смену и с чувством выполненого долга завернули до ближайшей пивной. Доктора Матюхина хватились только через два дня, когда он не вышел на работу. Дома его тоже не было. А на вопрос, - где он может быть? Короедов, задумчиво глядя на Купцова, сказал, - В психушке, наверное? Где ж еще? Обалдевший от такой наглости, и к счастью воспринявший реплику Короедова всерьез, старший фельдшер стал обзванивать психбольницы и в самом деле нашел Матюхина в больнице Ганнушкина. Он бы на этом успокоился, если бы Короедов не добавил, уходя: -Значит, где оставили, там и лежит? - То есть как это "где оставили"? И тут Короедов, сознался, что в шутку они уложили Матюхина в психушку. Зав.подстанцией помчался в больницу выручать доктора. Перепуганый психиатр, понявший, как его подставили, уперся. Матюхин - болен! Зав убеждал, что невроз, которым страдал Матюхин не психическое заболевание и в стационаре не лечится. И в конце-концов отстоял. Вялого, сонного Матюхина, с насыщеной аминазином задницей отвезли домой отсыпаться. А зав вернулся на подстанцию разбираться с хулиганами. Однако рука не поднималась написать заявление в милицию. Да и юрист по телефону объяснил, что заявление подать может только пострадавший, а он сейчас никакой, отлеживается дома. В общем по-началу обошлись словесной выволочкой в кабинете зава. Потом, к концу недели появился присмиревший, задумчивый Матюхин и заявил, что ничего писать не будет, пусть они извинятся. Ну что ж, они извинились. Говорят, что после этого Матюхин перестал говорить "Я - врач! А вы - фельдшер.", а потом и вовсе ушел на пенсию.
'. В общем, больного надо госпитализировать, а хозяева продолжают зудеть под руку. Терпение наше с врачом подходит к концу и я потиху закипаю. Отправляемся в машину и ждем, когда клиента соберут в дорогу (ложка, чашка, чистая рубашка 
