чтобы не быть пустобрехом, раскопал по темке феликса.
Как будто я уже не жил, мне вечерами вдруг казалось,
и беспробудная усталость кружила средь моих могил,
тревожа шорохи и страхи, надгробий голубые мхи,
МОИ ОТЫСКИВАЯ ПРАХИ среди безжизненной трухи.
Опухшим от рыданий глазом косила бледная луна...
и неизменно, раз за разом взрывалась стоном тишина,
когда очередной эпохи из мрака на презренный свет
усталость извлекала крохи передо мной держать ответ...
Я был тогда себе понятен и по-архангельски красив...
чтобы грязных не оставить пятен я судный вел в судьбе курсив
и извлеченные останки с пристрастьем божьего слуги
я чистил и в святые ранги их ставил,
высчитав долги перед живым и Высшим светом..
мне был так дорог этот пост...
как вдруг был вопрошен скелетом, последним вставшим на погост...
Он говорил:"чего же ради, ты , раб, пославшего тебя,
тревожишь плоть покойной глади, судом небесным теребя?!
Угомони святое рвенье, присядь на скорбные холмы...
тебе не суждено забвенье, ты скоро сам поймешь кто мы,
а кто есть ты на самом деле...
нет, ты не ангел, ты- другой"...
-скелет задумался, и в теле, я странный ощутил покой,
присел на твердь в величьи веры я был готов ему внимать,
но он, мои поправ барьеры, вдруг обнял как ребенка мать.
Такой коварности и прыти я не сумел предусмотреть,
и после названных событий я святости лишился треть,
и отшатнувшись, как в тумане знаменьем крестным защитясь,
я уличил скелет в обмане... и с крыльев отряхнувши грязь,
уже побрел в свою обитель, влача усталость на ремне,
но начеку был искуситель и обратился так ко мне:
"в твоих устах - глагол презренья, в руках твоих не мир, но меч,
ты мнишь себя слугой смиренья, но мир не в силах ты сберечь".
Так говорил скелет. Блестели слезинки в пустоте глазниц...
И вот уже в своей постели я очутился и страниц
открытой книги нервный шепот мне указал, что я не сплю,
а дворни, осторожный топот, мне память возвращал мою.
И окунаясь в день минувший, в истоме воскрешенных лет
лежал я строгий, нудный, душный, ловя свечи смущенный свет
пытливым взором. и с начала весь путь в том мире совершив,
Душа по прежнему скучала, я был по-прежнему плешив и скор на скромное сужденье,
" все это бред"- себе сказал. И чтоб развеять навожденье, скорее вышел в красный зал, и в синем побродил немного... на девках утомивши взгляд, свою я позабыл тревогу, и даже кушал все подряд, что мне за ужином подали,
вином изрядно напоясь, загробные я проклял дали, и спать вернулся восвоясь...
...Я был смущен таким признанье. Скелет извлек из тлена ключ,
и я с чудесным содроганьем следил, как вырывался луч из бездны отворенной двери в священном сонмище времен
не мог я этому поверить и райских не сложил знамен! И грозно совершил молитву, надеясь брешь собой закрыть, архангелов призвал на битву,
да видно подвела их прыть..
меж тем скелет шагнул к порогу, и скрылся в яростном огне,
открыв мне в НИКУДА дорогу, и НИЧЕГО оставив мне...
И долго после этой встречи еще я приходил в себя,
но крылья уж теснили плечи и жить как прежде возлюбя все сущее и все благое,
души своей святую блажь, - НЕ МОГ, хотел познать другое,
но я пока был божий страж и вслед за порожденьем бездны
не мог пойти, не сняв сих крыл, "теперь они мне бесполезны" - я это для себя открыл...
и я решился,,, выбрал камень, снял крылья, и под ним сложив,
я бросился в смертельный пламень, от райских отречясь нажив.
Впервые после вознесенья свободу ощутив сполна:
я падал и не ждал спасенья, и зрить не опасался дна...
Передо мной века летели, привычный нарушая ряд: минути, дни, года, недели,
а падших ангелов отряд их подгонял, веселой братьи был чужд небесный этикет:
сред поздравительный проклятий я чей-то разглядел букет:
из тихой радости мнгновений, любви прекраснейших из жен, тоски живительной, сомнений, - того, чем был заворожен, еще когда был человечен...
и пролетая я гадал, чьим здесь вниманием отмечен, и ждет ли вновь меня скандал...
Уста распутной мессалины с морфеем прервали роман, я вдруг постиг:
правы эллины, внушая, жизнь - один обман...
В пурпурной тоге восседая, с понтификом ведя совет, и в лаврах голова седая искала на вопрос ответ: в чем смысл бытия земного,
что будет после для всех нас...
"жизнь есть обман",- сказал я снова и влагу удалил из глаз...
но мессалина не напрасно любви училась у жрецов,
и я не мог лежать бесстрастно и с нею был в конце концов...
post fartum, на любовном ложе я всем богам провозгласил,
"любовь не стала мне дороже, затраченных на ласки сил"...
Морфей в объятиях любезных другой мне предложил расклад
"сей труд для юношей полезный, momento mori, potentat".
Едваль меня иные блага прельстили в сей спуститься мир,
но в этом ли была отвага? А может быть святой мундир
был более душе дороже, чем просто нагота ее?
Но я все падал и все строже свои исследовал белье.
Сперва святые эполеты я удалил, затем с сапог златые шпоры, амулеты
оставить тоже я не мог...
Медали, ордена, нашивки, к стыду, я не хотел снимать,
но этой избежать ошибки мне помогла презренья мать,
она вокруг меня летала, мою мне объясняя суть,
и я лишил себя металла, и дерзким свой продолжил путь.
Надменным стал, сняв платье страха, жестоким- жалости венок,
слетела праздности рубаха, смирения фиговый листок..
я падал совершенно голый во всепрощающую тьму,
не зная чувств своих уколы и безразличный ко всему, свободный от любых стремлений...
вдруг кто-то заглянул в глаза, я вспомнил боль святых волнений, отцов небесных образа...
я знал себе иную цену, но почему-то не хотел, простить себе свою измену и новый свой принять удел.
Душа затрепетала где-то. И я уж знал все наперед
ей станет холодно и это безумный прекратит полет.
привычным жестом я открою ее темницу, сколько раз я отпускал ее на волю, так было, будет и сейчас.
и вот все сделано, взлетела, душа . Куда? я знать не мог,
мое мне стало чуждым тело, я положил его на бог, и вытряхнул остатки смысла,
но как же было мало их.
Душа вдруг надо мной зависла, я вынужден был на троих делить убогое богатство,
Себе я взял свободу СМЕТЬ, Душа - пресышенность и братство, а тело - собственность на смерть.
И каждый со своей поклажей пустился в путь, я был смущен своей телесности пропажей и что-то ощутил еще...
