Украины больше нет.
Ее убили, сожгли в дома профсоюзов в Одессе. Сожгли как чучело весны в масленицу. Сожгли как прощальное письмо над свечой.
Невозможно смотреть без отвращения на флаг страны, с которыми молодчики изправого сектора и ультрас шли на штурм здания, укрывшего мирных жителей в Одессе.
Больше одесситы, жители Донбасса, не захотят под этим знаменем называть себя украинцами. Этот флаг залит кровью.
Я - врач, мне 35 лет. Приехала к маме в Одессу на майские праздники с маленькой дочкой и сестрой. Мы увидели в интернете призыв, что нужна медицинская помощь и медикаменты и пошли. Просто отнести бинты и перекись водорода. Просто поддержать. На Куликовом поле почти никого не было. Основные беспорядки были в центре города: на Греческой, Преображенской.
Оказавшись вблизи эпицентра событий мы поняли, что это не "наши", вокруг были вооруженные автоматами люди, кучки парней с закрытыми лицами, в комуфляже. Нам стало очень страшно и мы решили оттуда идти к "своим". Но как? Где они? Спрашивать людей мы опасались, потому что не знали кого они поддерживают. И вдруг стали кричать: врача, врача! Я побежала. На земле лежал парень, с узкими как точка зрачками, его били конвульсии, пульс был нитевидный. Я сказала, что я врач, но ничего толком не успела сделать. Приехала скорая. Мы вместе погрузили его на каталку, парень уже отключался. Его уже почти увезли, и мы увидели второго, с перебитой головой, стали бить по машине скорой, чтобы не уезжала и взяла еще и этого раненого. После этого мы решили срочно уходить из вражеского тыла.
Выйдя на Преображенскую мы увидели толпу милиционеров со щитами и в масках. На их лицах был страх. Мы стояли и плакали, снимали на телефоны, когда увидели надвигающуюся толпу ультрас и правосеков. Они шли и скандировали "героям слава"... Страх и ужас охватил нас: по улицам нашего мирного города, города-героя Одессы, маршировали фашисты. Когда-то, 70 лет назад, от нацистов нашу землю освобождал наш дед, и вот, происходит то, во что невозможно поверить, с чем невозможно смириться - оскал фашиста, который с цепью и дубинкой, кричит "слава украине"...
Мы понимали, что где-то там, ближе к Дерибасовской наши ребята, одесская дружина, и на них, на эту незащищенную безоружную кучку ребят, несется лавина вооруженных до зубов, разъяренных, обкуренных, накаченных наркотиками, бездумных, зомбированных фашистов. Мы видели, как по тротуарам к ним примыкали сочувствующие из местных, кто в велосипедных касках и с битами, но это были одесситы, молодые, обозленные предатели. Они горда вышагивали, пытаясь идти в ногу с толпой убийц.
Мы поняли, что пробраться к своим мы не сможем, да и будет это уже просто самоубийством. Мы позвонили знакомой, которая осталась на Куликовом поле. Она сказала, что раненых привезли туда и нужны медикаменты. Зажав в руке свой маленький пакетик с бинтами и склянками, мы побежали по смежным с Преображенской улицам. На Куликовом поле народу было мало, к нам подошла пожилая женщина и спросила кому отдать бинты. В руке она сжимала грязные, старые бинты - все, что могла принести. Она пришла туда с больным, слепым, сыном. Мы подключились к тем, кто отковыривал брусчатку и таскал бревна и листы шифера, мастеря нехитрые баррикады. Все было вяло и непонятно. Кому отдать медикаменты, чем помочь. Мы минут пять пытались сориентироваться и сестра пошла в дом профсоюзов, чтобы отдать наш пакетик с бинтами. Мне крикнул мужчина в комуфляже: что стоишь?! Помогай! Передвигаем баррикады ближе к зданию, иначе мы не выстоим! Началось движение, хаотичное и странное. Обработала раны двум легкораненым парням. Побежала к разобранной палатке, схватила скамью и понесла ее к ступенькам у колонн здания, потом схватила мангал и тоже отволокла к новым заграждениям. Руки были в саже и я машинально вытерла их о джинсы. Тогда я еще подумала: вот, черт, они же новые, я их сегодня купила. Вот о чем я думала в те минуты. Ощущение какого-то сюрреализма, какой-то другой реальности. никто не верил, что закончится этот бой так...
Вдруг стали кричать: они идут! Все в здание! Они приближаются! Женщины внутрь!
Я стояла в нерешительности. Мысли кружили в голове как шальные: нет, надо отсюда бежать, не надо в здание! Где Юля?!
Сестра ведь пошла внутрь относить медикаменты! Я побежала за ней. Меня толкали, ругались, что мешаюсь под ногами. Народ сновал туда-сюда, баррикадируя вход. Я просочилась в холл, весь в осколках, битком народу.
Я увидела на лестнице сестру, она снимала на телефон, с растерянным лицом, в глазах слезы. Она поднималась вверх вместе с толпой. Я закричала ей: Юля! Ко мне! Немедленно иди сюда!
Она, словно в тумане, повернулась на мой зов и пошла вспять, продолжая снимать. Я схватила ее за руку и рванула к выходу. Мы пробирались сквозь узкий проход, натыкались на вбегающих в ужасе и страхе людей.
В какой-то момент я поняла, что убегаю от здания без Юли. Я повернулась и увидела, как она встала замерев со своим телефоном и снимает, как со стороны парка выбегает толпа разъяренных фанатов и правосеков. Я заорала: Юля, бежим! И мы побежали. Слезы лились из глаз. Мы все время оглядывались и не могли поверить, что все происходит на самом деле. И тут мы увидели, метрах в ста от дома профсоюзов, кучку милиционеров. Мы закричали им: Вы что здесь делаете?! Почему вы их не остановите? Вы отворачиваетесь?! Предатели! Трусы!
Мы бежали, и кричали, и плакали! Взобравшись на мост через железную дорогу, мы повернулись, чтобы посмотреть на здание, и увидели клубы дыма. Господи! Они же внутри, их сотни, мирных людей, таких как мы, которым негде было спрятаться! О Боже!
Уже через 5 минут мы были дома. Я схватила дочку и стала ее целовать. Я не понимала, что произошло, до конца не осознавала, что мы чудом спаслись.
А потом начались первые сводки новостей.
И наступил траур.
Одесса погрузилась во мрак. Больше не будет той Одессы, в которую я ехала, чтобы посмотреть на любимые улочки, на голые пятнистые платаны, на море, на весеннее солнце и почувствовать себя снова дома. Никогда прежде я не ходила по городу с таким недоверием к людям и болью в сердце. Никогда не вглядывалась в лица людей, пытаясь разобраться за кого они. Не было страха выйти с ребенком на прогулку в центр города, а теперь он есть и он животный, утробный, всепоглощающий. Страшно одеть георгиевскую ленточку, которую в прошлые годы я цепляла на детскую коляску или на свою сумку. Страшно выйти к вечному огню 9 мая.
Ни одна страна мира, кроме России, не высказала соболезнований. Никто, кроме России, не осудил геноцид против своего народа.
Все, что произошло, было спланированный акцией, хорошо подготовленной провокацией. Но даже они, те, кто спонсировал эти беспорядки, обернувшиеся чудовищной трагедией, не думали, что обернется все братоубийственной войной, смею я надеяться. Или им все-таки безразлично? Судя по блоггам и твиттам сторонников евроинтеграции, предателей и фашистов среди нас больше, чем ожидалось...
И вот сейчас в голове всплывают обрывки воспоминаний: девушка, которая звонила сестре (они на Куликовом поле обменялись телефонами) и говорила ей - беги на Куликово поле, там нужна помощь, а после событий перезванивала и спрашивала сколько людей в здании, трубку брал какой-то мужчина и тоже пытался выведать какую-то информацию. Сестре тогда и эта девушка, и тем более зачем-то взявший телефон с расспросами мужчина, показались очень подозрительными. Но нам было не до этого. А в момент, когда стали всех загонять внутрь... Я почувствовала, что нужно оттуда бежать, а не прятаться в здании, мужчина, который заорал на меня, толкая в здание, мол, прячьтесь, спасайтесь... Что это было? Я боюсь клеветать на людей, но в голове все больше сомнений, а не провокаторы ли это были? У меня пока только одно объяснение произошедшему, люди спрятались в этом огромном каменном здании, надеясь, что оно выдержит натиск хулиганов, но не убийц и поджигателей. Это ни кому тогда и в голову прийти не могло...
