2. Локализация и повседневность группы.Как уже отмечалось выше, в качестве фактора, впоследствии способствовавшего формированию уличных группировок, Сергей отметил включенность в дворовую жизнь, начиная с раннего детства.
<Ну, конечно, в основном, это обычные детские забавы. Всё лето - это беготня по двору, это футбол, сыщики- разбойники, это, ну, такие нормальные мальчишеские игры. Зимой - это хоккей с утра до вечера, вместо уроков, вместо всех, наверное, остальных увлечений; это хоккей, хоккей, хоккей. Уроки я никогда в жизни не учил, так уж получалось, не любил я это дело. Просто с первого класса втерся в доверие к тому учителю, что учил нас с первого по третий класс. Мне казалось, что учиться - это слишком просто, и только дебилы могут получать четверки в школе, поэтому учить уроки не считал нужным, и всё время проводил во дворе, а таких, как я, было очень много, почти все. Если бы вы выглянули во двор любого двора новостроек в 80-е, то вы бы поняли, что он похож на муравейник. Потому что все новостройки - они заселялись как? Это были молодые семьи, активный детородный воз- раст, тогда рождалось много детей. (...). Те, кто подрос к середине 80-х - это был какой-то такой нормальный демографический не рост, а уровень рождаемости. И каждый двор был муравейник. Сейчас вы этого не увидите и не увидите, наверное, уже никогда. Потому что другие интересы, уже дома. Если у человека достаточное благо- состояние его семьи, то у него дома достаточно интересов. Конечно, это не хорошо, это не достаточно для нормального развития, но...
То, что дети росли на улице - это так и было, наверное, до 90-х годов, до начала XXI века, и улица воспитывала по своим законам>. Один из законов улицы - <это естественный отбор. Можно много аналогий провести с естественным отбором в природе, но улица - это среда естественного отбора уже в социальном, скажем так, строго иерархированном обществе. Родители в советском обществе не так волновались за детей, как, скажем, теперь. Отпустили ребенка гулять - и всё, и вперед, и он целый день там. И где мы, и чем мы там занимаемся, никого не волновало.
Ну, конечно, каждый раз предупреждали - не ходи на стройку, не ходи в лес, не ходи куда-нибудь. Главное об этом никому не говорить, но всегда ходили. Ситуация выходила из-под контроля только когда задерживались. Если задерживаешься где-нибудь в лесу, когда тебе 8-9 лет, а уже полночь или просто поздний вечер и тебя начинают искать, ты идешь во двор и думаешь: "А ведь где-то вот за углом могут быть родители, которые меня уже ищут". Потому что всегда играли компанией, возвращались компанией, и кто-то из родителей, тот, кто первым не выдержит, и встречает всю вашу компанию. А попадало всем от этого родите- ля, который первым вас нашел. А куда мы уходили, это родителям вообще лучше не говорить. Потому что после второго класса мы ушли искать заветную свалку и прошли по шоссе 22 километра, потом возвращались, пришли, естествен- но, за полночь, но это было лето, и мы не замечали течения времени, потому что часов на руках ни у кого не было. И когда возвращались, и до города еще далеко, а было уже темно, мы понимали, что идем просто под ремень уже.
Или после 4 класса, играя в лесу, нашли труп человека полностью разложившегося, с червяками, вылезающими из глаз и уже со сгнившей одеждой. Это в довольно глубоком лесу мы нашли, у ручья. Тоже зрелище из не самых приятных, и это запомнилось. Потом родители мои с ужасом увидели, что идем мы компанией по улице, подъезжает милицейская машина, нас усаживает и увозит. А мы просто по- звонили 02 и сказали, мы ждем вас там-то, и мы вам сейчас покажем, где лежит труп. И вот за нами приехал этот бобик, мы сели да поехали. А родители не знали, что подумать. Вот такое бывало.
Я переехал в город из деревни незадолго до поступления в школу, один год ходил в городской садик. Мне в саду не очень нравилось, может, я не вписался в коллектив по каким-то причинам. И школа мне, по моим прогнозам, не сулила ничего приятного. Но как-то так случилось, что у нас с первых же дней, с первого же класса сложился какой-то костяк из нескольких человек. Не знаю, как уж мы друг к другу склеились, но мы последующие восемь лет прожили вместе, и у нас не возникало никаких комплексов зажатости и забитости, и диктовали, если надо было, свои условия вплоть до диктования условий классному руководителю, если он себя неправильно вел, а он вел себя неправильно. И к середине первого класса я оценивал, что мне очень повезло с друзьями. У меня были настоящие, верные друзья, которые друг за друга стояли горой. Наверное, каждому необходимо в школьные годы иметь таких друзей.
А потом у меня было немножко сложно. У меня дом был самый новый на этой улице, и он стоял немножко неправильно - один его конец находился в одном дворе, другой - в другом. И вот верхний двор - это была "голубятня", потому что это была голубая пятиэтажка в форме буквы <П>. Весь здешний контингент моих сверстников и тех, кто был плюс-минус на три года старше и младше, он был какой-то забитый что ли, совершенно другой, нежели тот, который жил в нижнем дворе. Нижний двор назывался <муравейник>, потому что у него плотность была существенна выше, чем в пятиэтажке. И мои лучшие друзья - они жили как раз в муравейнике, в нижнем дворе, ну, человек 5-6 их можно было насчитать, все были оттуда. И так получалось, что всё, что касалась хоккея, футбола, я играл в верхнем дворе. А всё, что касалось каких-нибудь более серьезных мальчишеских игр, - там, в Зарницу, сходить куда-нибудь в лес, подраться с кем-нибудь - это нижний двор, мои настоящие друзья.
<Голубятня> с <муравейником> иногда дружили, иногда дрались до нормальной крови, до синяков, я имею в виду в детстве, а потом и всерьез дрались. Некий конфликт между этими двумя системами был. То есть каждый двор - это отдельная уравновешенная система, уравновешенная в какой-то определенной точке. В каждом дворе была своя атмосфера. Дворы ведь в советское время, в 80-е годы, строи-
ли замкнутыми; ну, грубо говоря, как буква <П> или буква <О> с арками, выходящими по периметру.
За другие дворы говорить не берусь, потому что с ребятами из других дворов сближались уже ближе к классу четвертому-пятому. Тогда было противостояние какое-то, связанное, прежде всего, с нежеланием и неумением нала- живать коммуникации между собой. Потом повзрослели и нормально начали ладить, и с ребятами из других дворов стали потом тоже друзьями.
Двенадцать лет - это был такой переломный момент, по- тому что до этого пять лет мы учились по очереди (в три смены) на других улицах, а уже с 6 класса мы пять лет учились в нормальной школе на своей улице и жили одной большой семьей, вся улица. И мы знали поименно не то что всех ребят из своей параллели 6 класса, а до 10 класса, и я их знаю до сих пор поименно и могу общаться с ними, это была одна большая семья. А с 6 класса нас начали уважать, потому что у нас случился школьный турнир по волейболу, и так как мы играли на равных с 8, 9, 10-классниками и выиграли у всех, они нас уважали с 6 класса. И с ними мы общались, и нам было интересно с ними проводить дискотеки, крутить, там, кассеты, катушки и переписывать разные песни.
Спорт - он как раз был у ребят из <голубятни>. Они были в этом плане (ну не могу за всех говорить, были отдельные личности) выше дворовых интересов ежедневных, и я приклоняюсь перед теми, кто мог три года три раза в неделю ходить в одну и ту же секцию регулярно и годами, я так не мог. А были такие, и они к определенному возрасту уже достигли в своем виде спорта определенного совершенства, и с помощью такого нехитрого способа уже доказыва ли свою состоятельность.
Вот, например, волейбол. В него никто никогда не играл во дворе, кроме пионербола или, там, картошки, во дворе никто никогда не культивировал этот вид спорта. Это толь- ко наши родители и те, кто постарше, когда родители вытащат сетку на один, на два дня, пока ее не порвут, с ностальгией могли поиграть. А так вообще не было, и это только друзья меня заразили такой внезапной любовью к волейболу, и я с ними начал играть.
А вообще я, как и большинство моих друзей, прошел десятки различных секций и кружков, начиная с начальной школы и класса до восьмого. Почему? Потому что нам было интересно всё. Потом мы не могли [посещать кружки] регулярно, это ж надо иметь большую силу воли, чтобы каждый день всерьез заниматься одним и тем же - школа, секция, уроки; школа, секция, уроки. На двор-то времени не остается, я так не мог.
Мы занимались чем угодно, и хоккеем и футболом, и собаководством, и, там, легкой атлетикой, и рыбками, и птичками. В общем, полный список всего, чем можно было заниматься. Ходили примерно одной компанией.
А вот те друзья, которые были из нижнего двора, которые были наиболее активной частью вот этого детского сообщества, наиболее прогрессивно мыслящими (в том плане, что им больше всего хотелось от жизни взять, хотелось объять необъятное, хотелось бежать из двора, хотелось завоевывать мир всеми возможными способами, хотелось всё понять и прочувствовать), - вот эта часть детского сообщества, она, будучи неспособной к непонятному детскому разуму хождению в одну и ту же секцию каждый день, она к определенному возрасту переходит какой-то рубеж, уходит в криминал. И так получается, что годам к 13-14 самая активная часть подросткового детского сообщества уходит в криминал, это такой стандартный работающий механизм. И все мои (ну не все, но очень многие) друзья, самые интересные, самые эмоциональные, может быть не по годам развитые, закончили жизнь, многие уже закончили жизнь...>
Активность Сергея в драках частично обусловливалась желанием утвердиться в нижнем дворе. <У меня была какая-то идиотская мания, я всё время дрался, я дрался с теми, кто мне не нравится. Ну не нравится человек, мы договариваемся, идем после уроков туда-то и деремся. И как- то всё это очень сплачивает; видимо, общие победы, поражения, проблемы>.
Дружба приводила даже к таким случаям, как, например, следующий. <Последний раз меня родители выпороли ремнем после третьего класса. Мы уже всерьез занимались хоккеем (ну, всерьез - это значит, что мы в своем возрасте играли на первенство города и его выигрывали). А у моего друга Рината не было своих коньков. А у нас был один пар- нишка постарше нас, но у него были явные задатки хорошего фарцовщика, он мне нашел мастерские коньки. Коньки с мастерскими лезвиями, сейчас, наверное, уже об этом никто не знает, тогда совершенно другие коньки были, они стоили
15 рублей. Я дома нашел у родителей деньги, купил эти коньки и отнес своему другу, а друга дома не было, я пере- дал его родителям. Я был счастлив. И так он заиграл в хоккей. От родителей за этот случай попало всерьез. Ну а как? А как ребенка можно воспитывать? Я не могу сказать, что меня часто били, но попадало, в данном случае это было просто необходимо>.
В такой дворовой среде впоследствии, при достижении детьми подросткового возраста, и возникла группировка.
Общение членов группировки происходило ежедневно - <мелкими группами каждый вечер собирались, просто так стояли, болтали и пиво пили, что-то обсуждали>.
Один-два раза в неделю происходили организационные сборы.
Постоянным местом общения была территория вокруг школы. <Школа - это центр улицы и на ней есть стадион, а на нем есть удобные скамеечки, а еще есть скрытые места, где можно чем-то скрытным позаниматься, есть открытые места, где можно посидеть, потусоваться (тогда не было такого понятия). Для совсем скрытых дел есть подвал, которых было очень много, и лес рядом>. В лесу, через дорогу от квартала, происходили сборы, и на это время проход через лес для посторонних был закрыт.
Дома, в квартирах собирались редко, <только так, чисто музыку послушать, ну выпить. Но это как все. В подъездах зимой маленькими группами, но это тоже всегда было>.
Продолжались занятия спортом. Во второй половине 1980-х на улице появился <молодежный клуб>, иначе говоря, качалка. Появилась секция <Самбо>, где помимо самбо преподавались и другие единоборства. Но в качалке и секции собиралась самая разная молодежь, эти места не воспринима лись как места сбора исключительно членов группировки.
По отношению к жизни <санитаров> Сергей занимал несколько отстраненную позицию:
<В группировку входили мои друзья, большинство дру- зей. Потому что без этого было нельзя. Не входить в группировку - это было, ну... это было сложно. То есть, во-первых, ты в каком-то моральном положении оказывался неправильном, потому что на тебя могли смотреть косо, необходимо было держать этот удар. Но у меня как-то по-другому получилось - так как мои друзья могли принимать самое активное участие в нашей местной группировке, то они меня ни- когда ни к чему не принуждали. У меня было свое место, меня называли Мудрым Гудвином, и они ко мне относились с уважением, наверное>.
При этом неудобно было отказаться, скажем, от посещения сборов: <Если вдруг кто-то из самой верхушки группировки [пригласит], по сути это было некое подобие призыва, всеобщий призыв. Вот пошли по улице, толпа, они знают всех, кто живет на этой улице. Если он не играет во дворе, они к нему домой зайдут и говорят: "В такое-то время сбор", и мы собираемся. Я ходил на эти сборы. Кстати, было интересно. Мы обсуждали ближайшие проблемы нашей улицы, проблемы... военного характера, стратегического характера.
Но насчет участия в запланированных драках - мне это было по барабану. Я говорил, что если придут на нашу улицу, я пойду, а ходить по городу, выяснять отношения с кем-то другим, мне это было неинтересно, потому что я не видел ни- чего, абсолютно ничего привлекательного. Поэтому моя позиция была четкая и всем понятная. Придут на нашу улицу - я буду здесь, не придут - на сторону никуда не пойду драться.
Но однажды случайно получилось. Это уже было в классе десятом, когда к нам в школу пришла достаточно большая группировка, человек 50, а нас было, может быть, чуть меньше. Но это не было запланировано. Вот там подрались>.
У членов группировки можно выделить определенные музыкальные предпочтения:
<Во-первых, это дискотечная музыка, ее ведь не так много было, круг музыки был гораздо уже, чем в ХХI веке. Западные группы дискотечные можно было пересчитать по пальцам; наши, советские - тем более. Это то, что касается танцев, потому что танцы, дискотеки - это было необходимым элементом, хотя бы раз в неделю, в пятницу, субботу оторваться, как следует. Ну, и слушали русский рок. Тогда такое понятие, конечно, еще не определялось. Но Цоя, "Наутилиуса" слушали, [хотя] не все, конечно. Можно выразить благодарность тому поколению рокеров, которое было старше нас на 5-10 лет - те же самые Цой, "Чайфы", "Наутилиус" и прочее. Потому что в том протестном смысле их существования было какое-то такое порядочное рациональное зерно. Потом оно пропало, в 90-е годы его не стало, и появились всякие "Секторы Газа" и прочее. Конечно, появились и Шевчуки, какие-нибудь более интеллигентные рокеры, но те песни, которые пели в 80-е - до 91 года, их песни поют и до сих пор, и ничего нового придумать для себя не могут.
Потом, вспоминаю, в 89-м появился, практически взорвал всю нашу попсу, коллектив "Любэ", это было тоже явлением, на том безрыбье это было просто чудом. И образы такие - Глеб Жеглов и Володя Шарапов, ну, помимо того, что это музыка была интересная, оригинальная, непривычная>.
Песни пелись <на стадионе в основном, орали практически. Ну еще такой момент был. Мы почему-то сильно готовились к армии, то есть у нас армейская тематика была самой преобладающей. Я все эти песни помню наизусть, так же как помню все песни группы "Голубые береты", очень мелодичные красивые песни, плюс самодеятельные песни из разных дембельских репертуаров.
Морально мы все были готовы к армии еще со школы, готовились. У нас на глазах приезжали... ну, не во множественном числе, я сам только один раз видел оцинкованный гроб в наш двор из Афганистана. Мы все жаждали попасть в армию, если попасть в армию, то только в Афганистан, больше никуда. Нам всем этого хотелось. Мы наслушались всех этих рассказов, мы брали шефство над семьями погибших воинов, которые были не намного старше нас.
Мы все готовились в армию. В 6-м классе я разбирал и собирал автомат Калашникова за 25 секунд. В 10-м классе я примерно в тот же норматив укладывался, но вообще норматив военной подготовки и строевой подготовки, рукопашный бой, кирзачи в портянках - это было регулярно. Мы принимали всё это всерьез. Всем же хочется побыстрее стать взрослым. Вот мы и приобщались к взрослой жизни>.
(to be continued...)
Такой старый я что-ли, что я один в курсе? Событие-то очень громкое было.
